- В чем тогда смысл бытия? - спросил я. - Или жизнь вообще пустая бессмыслица?
- Почему. В ней можно найти много разного смысла. На любой вкус. Можно прожить ее так, что она будет цельной, одухотворенной и полной значения. Но после того, как перевернется ее последняя страница, весь этот смысл унесет ветром, как сухую солому.
- Но зачем тогда все это?
Озирис наклонился вперед, взял со стола какой-то предмет и поднес его к моему лицу.
- Что это такое? - спросил он.
Я поглядел на его пальцы. В них был гвоздь. Старый, немного ржавый у шляпки, и, похоже, куда-то уже забитый и вынутый.
- Это? Это гвоздь.
- Правильно, - сказал Озирис. - Гвоздь. Старый гвоздь. Вот мы берем простейшую вещь - старый ржавый гвоздь. Глядим на него. И думаем - что это?
- Гвоздь, - пожал я плечами. - Что тут думать?
- А о чем идет речь? Об этом кусочке металла? Или о восприятии, которое ты испытываешь? Или о том, что гвоздь и есть это восприятие? Или о том, что это восприятие и есть гвоздь? Другими словами, идет ли речь о том, что гвоздь отражается в нашем сознании, или о том, что мы проецируем слово «гвоздь» на окружающий мир, чтобы выделить ту совокупность его элементов, которую договорились обозначать этим звуком? Или, может быть, ты говоришь о темной и страшной вере некоторых людей в то, что некий гвоздь существует сам по себе вне границ чьего-либо сознания?
- Я уже запутался, - сказал я.
- Правильно. Запутался, и никогда не выпутаешься.
- А причем тут мой вопрос?
- При том. Ты спрашиваешь - в чем смысл бытия? А вот тут, - Озирис потряс гвоздем в воздухе, - просто железка с помойки. И холостого хода твоей денежной сиськи не хватает даже на то, чтобы понять, что это такое. Хотя ты можешь потрогать эту вещь, согнуть или вогнать кому-нибудь в ладонь. А ты говоришь о том, чего не существует нигде, кроме воображения. Причем даже там его нет постоянно – сделанное из слов зыбкое облако возникает на секунду, завораживает иллюзией смысла и исчезает без следа, как только ум «Б» начинает думать, где деньги. Понимаешь?
- Нет.
- И правильно. Смирись, Рама.
Я кивнул.
- Когда человек - а вампир, говоря между нами, это просто улучшенный человек - начинает размышлять о Боге, источнике мира и его смысле, он становится похож на обезьяну в маршальском кителе, которая скачет по цирковой арене, сверкая голым задом. У обезьяны есть извинение, что ее так нарядили люди. У тебя, Рама, такого извинения нет.
(Виктор Пелевин. Empire "V")